, пока ищу подходящие иллюстрации, подброшу Вам ещё немного информации для размышления ...
Очень интересные рассуждения об образе Гама-сэннина и его изображении вообще и в нэцкэ в частности содержаться в следующем сборнике статей:
Вот фрагмент, взятый из этого сборника (основные моменты выделены [мной] жирным шрифтом):
«Среди нэцкэ, сюжет которых связан с дальневосточными религиями, часто встречаются изображения даосских бессмертных — сяней.
Как известно, даосские бессмертные — это божества китайского происхождения, культ которых складывается приблизительно к эпохе Тан (618—907) [1, с. 284]. В это время (и чем дальше, тем больше) он начинает играть очень существенную роль в так называемом «народном даосизме» в Китае.
В Японию религиозный даосизм, а вместе с ним и даосские бессмертные попадают впервые приблизительно в эпоху Нара.
До XVII в. в японском искусстве изображения сэннинов встречаются сравнительно редко [4, с. 405] Гораздо больше сведений дает нам эпоха Токугава. Количество сэннинов, изображаемых в нэцкэ, чрезвычайно велико. Однако наиболее прочной популярностью среди них пользовались такие бессмертные, как Тобосаку (Дун Фан-шо), Тэккай (Ли Те-гуай) и некоторые другие.
Но центральная даосская фигура среди персонажей этого рода, запечатленных и в живописи, и в первую очередь в нэцкэ,— Гама-сэннин — фигура, собравшая в себе (как будет показано ниже) все те особенности, которые, по японским представлениям, должно иметь даосское божество, ставшая своеобразным воплощением даосских идей в народных верованиях Японии.
Обычно Гама изображался изможденным аскетом, одетым в разодранные ветхие одежды, с искаженными чертами лица, выпученными глазами, спутанными длинными волосами; тело его было покрыто наростами. Жаба (его спутник) изображалась иногда четырех-, а иногда трехногой: она могла помещаться на голове или на плече Гама. Существуют и другие варианты изображений Гама, однако в любом случае его определяющий атрибут — жаба. Собственно говоря, все легенды, легшие в основу иконографии Гама-сэннина, вращаются именно вокруг его связей с жабой. В период Токугава (XVII—XIX вв.) появляется большое количество разнообразных сочинений о сэннинах вообще и о Гама в частности. Эти сочинения в жанрах кусадзоси (нравоучительных рассказов) или повести (ёмихон) основываются в первую очередь на таких китайских книгах, как произведение Гэ Хуна «Баопу-цзы» (Хобокуси) и «Ле сянь цюань-чжуань» (Рэссэндзэндэн). Легенды, которые содержатся в этих источниках, и пересказываются в собственно японских сочинениях XVII—XIX вв. В целом все легенды о Гама-сэннине (собственное имя Ко-сэнсэй, Хоу-сяньшэн) сводятся к описанию его деятельности как исцелителя, а главное, к его связи с жабой, которая его сопровождала или в которую он сам мог перевоплощаться. Несмотря на различные варианты легенд, всюду очевидна причастность Ко-сэнсэя к так называемой жабьей магии, имевшей широкое распространение по всей территории Дальнего Востока и в древности и в средние века и, по всей вероятности, имеющей китайское происхождение [2, с. 434; 7, с. 167]. В сочинении «Баопу-цзы» сказано: «Когда гама достигает тысячи лет, у нее на голове вырастают рога, а на животе появляются красные письмена... восприняла секреты бессмертия у сяней и может этими секретами пользоваться». Жабе молились о дожде, «а отступление солдат объясняли тем, что она (жаба) наслала на них свои чары» [2, с. 434].
Согласно традиции, земное существование Ко-сэнсэя, т. е. даоса с жабой, относится к периоду Сун (960—1227 гг.). Некоторые литературные источники позволяют предполагать, что этот образ в Китае появляется значительно раньше — около периода Хань (206 г. до н. э.— 220 г. н. э.).
В сочинении IV в. «Шэнсянь-чжуань» (Синсэндэн), которое приписывается Гэ Хуну (284—363 гг.), т. е. сочинении, относящемся к периоду Цинь (317—419 гг.), сказано: «Существовал человек по имени Гэ-сюань (Кацугэн), который получил лекарство „цзюданьцзинье" (кютанконъэки) и книгу „Сянцзинь" (Сэнкё) от Цзо Юань-фана (Сагэмпо) и овладел искусством магии, мог использовать лягушек-гама, пчел, бабочек и т. д. и таким образом творить чудеса». Это, вероятно, древнейшее в Китае упоминание об использовании жабы в магических целях, а главное, о персонаже, с ней связанном. Считается, что персонаж «Шэнсянь-чжуань» — древнейший прототип средневекового даоса с жабой.
Следующий этап развития образа даоса с жабой в Китае зафиксирован в картине юаньского живописца Янь Хуэя (Ганки), которая была завезена в Японию в период Камакура и сохраняется в монастыре Тиондзи до сего дня. Здесь даос с жабой предстает в виде, типичном для бессмертных-сяней, что свидетельствует о прочном включении его в даосский пантеон. В Китае этот образ в результате обычной для этой страны эволюции даосских божеств с течением времени превращается в Лю-хара — подателя материальных благ, денег, который к даосизму прямого отношения не имеет.
В Японии вследствие исторических особенностей освоения религиозной информации, идущей из Китая, именно образ Ко-сэнсэя (а не Лю-хара) получает преобладающее распространение. Следовательно, его иконография в свитке Ганки есть исходная точка эволюции образа даоса с жабой уже собственно в Японии.
Однако, естественно, что не только этот даосский образ был известен в Японии. Известностью пользовались и такие бессмертные, как Тэккай и Тёкаро. Именно эти персонажи чаще всего встречаются в нэцкэ среди даосских божеств, что объясняется следующими причинами. Во-первых, если в Китае популярность того или иного сяня в данном районе во многом определялась историко-географической канвой легенды (и этот фактор считался важным), то по понятным причинам в Японии на него не обращали внимания. Во-вторых, гораздо более важна и ценилась «магическая биография» того или иного образа, т. е. те чудеса, чародейства, перевоплощения, магические способности, которые данный сэннин продемонстрировал. Все сяни [1, с. 285—287] обладают рядом общих магических качеств, как-то: способность тем или иным способом возвращать жизнь умершим, собственное бессмертие, обладание пилюлями долголетия, отличный от обычных людей образ жизни, нестандартное поведение и т. д.
Однако в легендах могли фигурировать магические деяния или способности того или иного сэннина, не присущие другим и делающие этот персонаж более других привлекательным с точки зрения магической биографии. В нашем случае это перевоплощение в жабу и обратно у Гама-сэннина, аналогичная способность к перевоплощению и к духовным странствованиям у Тэккая, волшебный мул Тёкаро. Следует отметить, что все эти персонажи, как и другие сяни, распространенные в Японии, объединены доминирующей идеей долголетия, бессмертия и связанного с этими понятиями врачевания, уничтожения недугов.
И в-третьих, как нам кажется, не последнюю роль в предпочтительном выборе того или иного сяня для изображения играл и такой фактор, как эксцентричность облика персонажа, его необычные черты. Следует отметить, что легенды и традиционная китайская иконография сэннинов не во всех случаях дает основание для этого. Так, например, такой сянь, как Чжунли-цюань, считающийся патриархом всех сяней, практически не встречается в изобразительном искусстве Японии. Это происходит не только оттого, что суть его легенды в противопоставлении его светской жизни как крупного государственного деятеля и полководца (жил в конкретное время и совершил конкретные, подтвержденные историей поступки, затем ушел из мира и превратился в бессмертного), но и в отсутствии в его облике в соответствии с установившейся иконографией каких-либо ярких, выдающихся, экстравагантных черт. С другой стороны, такой «второстепенный» сянь, как Бусиси (У Ши-цзы), довольно часто появляется в миниатюрной скульптуре, что, на наш взгляд, объясняется лишь наличием в его биографии факта вознесения на небо на развернутом свитке. Это, естественно, давало богатую пищу для фантазии художников. И Гама, и Тэккай, и Тёкаро обладают перечисленными качествами в полной мере, что объясняет их популярность.
В китайском искусстве эти персонажи изображаются в соответствии с собственным иконографическим каноном. Так, например, Тэккай всегда с костылем и тыквой-горлянкой, в облике оборванного, хромого нищего. Тёкаро иногда изображается с тыквой-горлянкой, а чаще с коленцем бамбука, откуда в обоих случаях вылетает его волшебный мул, порой же он едет на этом муле верхом. Гама-сэннин сопровождается жабой, в руке держит посох.
В Японии в том виде, как эти персонажи зафиксированы в нэцкэ, на наш взгляд, обнаруживается тенденция к унифицированию атрибутов и внешнего вида этих бессмертных.
Особенно ярко это выступает в случае с Гама и Тэккаем. Уже в легендах об этих двух сянях видны черты, их сближающие. И Тэккай и Гама — мастера перевоплощения, причем это их качество играет в легенде главную роль. Кроме того, уже в Китае эти персонажи получают еще большую близость: в китайском сочинении «Ле сянь цюань-чжуань» («Рэссэндзэндэн»), которое вышло в Японии в 1660 г. (в 5 томах), приводится легенда, повествующая о том, как Тэккай во время одного из своих перевоплощений вошел в жабу и превратил ее в тело хромого нищего [3, с. 364]. Есть сведения и о существовании миниатюрных скульптурок, в которых Тэккай изображается на груди у большой жабы-гама [3, с. 364].
С другой стороны, эта близость подтверждается изображением Гама и Тэккая на парных какэмоно кисти юаньского живописца Ганки (Янь Хуэй), хранящихся в монастыре Тиондзи.
Диптих Ганки, изображающий Тэккая и Гама, создан по типу парных изображений таких персонажей, как Кандзан и Дзит-току3, Бо И и Шу Цы и другие, т. е. по типу персонажей, непосредственно и тесно связанных или общей легендой, или исторической традицией, и таким образом обнаруживающей взаимное тяготение. Многие из подобных парных персонажей впоследствии стали изображаться как одно лицо, повторенное дважды (это касается и Кандзана и Дзиттоку, и Бо И и Шу Цы). Другими словами, в соответствии с общими процессами синкретизма китайских народных верований они приобрели иконографические и смысловые качества хэ-хэ эр-сянь.
В данной картине этого еще нет. Что касается иконографии даоса с жабой и Тэккая, то в китайском искусстве и народных верованиях оформление этих бессмертных по типу хэ-хэ не произошло. Этот процесс получает дальнейшее развитие в Японии, о чем свидетельствует окимоно XIX в. из собрания Эрмитажа.
В этой скульптуре черты лица Гама и Тэккая приобретают еще большее сходство. И хотя полного единообразия нет и здесь, каждый из них в значительной мере утратил многие самобытные черты своего изначального облика. При этом группа в целом по характеру ее трактовки близко подходит к тому, как обычно изображали Кандзана и Дзиттоку: об этом говорят в первую очередь улыбающиеся лица обоих персонажей данного окимоно, совершенно не свойственные им на более раннем этапе и особенно в китайских изображениях. Кроме того, атрибуты Гама и Тэккая, присутствующие в скульптурке (это и жаба, и посох, и тыква-горлянка, т. е. их обычные атрибуты, по которым только и можно узнать, кто здесь изображен), размещены так, что некоторые, например жаба и посох, могут относиться и к тому, и к другому сэннину. Все это говорит о том, что перед нами уже не просто парное изображение двух сяней, как в картине Ганки, но иконографический тип, в котором явно выражена тенденция к созданию синтезированного образа некогда самостоятельных божеств, соединенных по принципу близнечности (хэ-хэ эр-сянь).
Таким образом, взаимоотношения Гама-сэннина и Тэккая лишний раз иллюстрируют тот факт, что в Китае целый ряд культурных художественных и религиозных процессов в силу тех или других причин был оставлен на полпути, не получил окончательного своего оформления, в то время как в Японии их развитие доводилось до конца.
Однако описанные контакты образов Гама-сэннина и Тэккая не исчерпывают истории их взаимоотношений. Образ Тэккая и его иконография, как нам кажется, оказали определенное влияние на иконографию, а главное, на трактовку лица Гама-сэннина, что особенно убедительно прослеживается на примере его изображений в нэцкэ.
В нэцкэ существуют различные типы изображений Гама-сэннина. Чаще всего встречается его изображение в виде полуголого изможденного человека, одетого в лохмотья, с жабой на плече или на голове, с выпученными глазами и огромным ртом. Ни одна из известных автору легенд не дает основания для такого его изображения. Даже в картине Ганки Гама-сэннин хотя и предстает в эксцентрическом виде, но отнюдь не в большей степени, чем это предполагалось традицией изображения выдающихся даосов, архатов, буддистов дзэн, сяней. В нэцкэ же экстравагантность облика Гама-сэннина превращается в уродливость. Даос-бессмертный начинает напоминать нищего. А таким обликом, как известно, в Китае обладал лишь один сянь — Ли те-гуай. Действительно, если сравнить изображение в нэцкэ Тэккая и Гама, обнаруживается большое количество общих иконографических черт. Это и одинаковая постановка фигуры, поза, некоторые атрибуты (тыква-горлянка, посох), но самое главное — это трактовка лица, не присущая изначально Гама-сэннину, но полученная им от близкого, родственного ему персонажа — Тэккая.
В определенном смысле контакты такого рода между Гама и Тэккаем, выразившиеся в совмещении их иконографических черт, иллюстрируют иной по сравнению с тем, который зафиксирован в окимоно, вариант соединения этих двух образов. В совокупности оба эти варианта позволяют говорить о существовании в Японии тенденции к созданию обобщенного образа сэннина, который вобрал бы в себя все основные качества, присущие даосским бессмертным в том плане, как их понимали в Японии.
Но почему именно Гама-сэннин стал одной из центральных фигур даосского происхождения в народных верованиях Японии? Вероятно, дело в том, что помимо тех требований, о которых уже говорилось (отсутствие историко-географической канвы, без учета которой образ не мог быть понят, богатая магическая биография и эксцентрический облик), существовало и еще одно качество, не обладая которым в самой высокой степени ни один сэннин в Японии не мог претендовать на популярность. Это способность дарования долголетия и сопряженные с этим функции.
Образы всех сэннинов этим качеством в той или иной степени обладают, поскольку каждый из них сам по себе является воплощением бессмертия. Однако материал нэцкэ показывает, что среди сэннинов, в функциях которых дарование долголетия было главным, обычно предпочтение отдавалось тем, которые прославились как искусные врачеватели, изобретатели пилюль бессмертия.
Если в этом аспекте рассмотреть образ Гама-сэннина, то он обладает всеми необходимыми качествами. Историческая часть его биографии достаточно туманна и не существенна для понимания образа, основой которого являются магические действия; облик и атрибуты его чрезвычайно эксцентричны. И наконец, из легенд о Гама известно, что после своего вступления на стезю сянь-даосизма он прославился как врач. Кроме того, жаба, являясь одним из пяти ядоносов, в то же время обладала способностью не только насылать, но и врачевать болезни [7, с. 168].
Сочетание этих трех главнейших факторов и есть причина популярности образа Гама-сэннина, а также того, что в соответствии с общей синтезирующей тенденцией народной религии Японии к образу Гама-сэннина стали добавляться черты и атрибуты других бессмертных. В результате этого процесса создается обобщенный синтетический образ сяня, как такового,— мага, способного к перевоплощению, и чудодейственного врачевателя. Последнее качество очень весомо говорит о том, что изображение Гама в нэцкэ — не что иное, как японский вариант талисмана-исцелителя.
Итак, пример Гама-сэннина говорит о том, что в Японии этот образ и вместе с ним многие другие даосские божества существовали в XVII в. и в более древнем варианте, чем в Китае. Главная функция многих даосских по своему происхождению божеств в цинском Китае сводилась к дарованию различных материальных благ общего благополучия. При этом первоначальная идея религиозного даосизма, преобладавшая в образах бессмертных в более раннее время, в лучшем случае была одной из многих, а иногда и совсем заглушалась. В Японии этот древний пласт практически не был трансформирован. Это обстоятельство находит убедительное подтверждение при сопоставлении специфики существования образа даоса с жабой в позднесредневековом Китае и Японии.
Хотя религиозный даосизм не оформился в Японии в нечто цельное, главные его идеи были известны и имели широкое распространение. Более того, несмотря на свою фрагментарность, оторванность от общего цельного контекста этой религиозной системы, даосские представления в Японии не растворились в массе схожих местных явлений, не были деформированы до неузнаваемости, но и по своей сути и по персонификации сохранили свой изначальный облик. Роль даосских божеств в народных верованиях Японии свидетельствует о том, что именно с помощью пантеона этой религиозной системы (Гама и другие сэннины, Дзюродзин, Фукурокудзю, Сэйобо и т. д.) была оформлена главная идея религиозного народного даосизма — идея дарования бессмертия — долголетия — здоровья».
Дядька с фунфыриком особенно хорош! Судя по блаженной улыбке на его лице,из бутылки он уже отхлебнул. 
